Примерно через два часа мне принесли воды – тёплой, пропахшей пластиком и чем-то ещё не менее противным. Но дали немного – грамм триста, так что, с учётом мучившей меня жажды, воротить лицо от неё не стал. Напившись, я провалился в тяжёлый сои, продлившийся до самого вечера. Под звук песен насекомых я оправился, получил пайку воды и жареного холодного несолёного мяса, и вернулся обратно в шатёр, где опять уснул, чувствуя, как недавно выпитая вода выходит из тела в виде пота.
Утром проснулся с, на удивление, отличным самочувствием. Мучил голод с жаждой, слабость и… всё. Бегло осмотрев себя при помощи особых способностей эхора, я признал, что практически здоров. До домашнего состояния, даже когда выбирался из рук Миры с растерзанными плечами и спиной, далеко, но раз в десять лучше, чем было вчера.
Жара, всё также, приносила большие неудобства, вместе с мелкими мошками и жучками, которые так и лезли на тело, пропахшее потом. Когда мне надоело от них отмахиваться, и вообще наскучило лежать, я выбрался наружу. От яркого солнечного света тут же заломило глаза, и я приложил ладонь козырьком к глазам, чтобы нормально осмотреться по сторонам.
Вчера, в темноте, даже при свете костра я увидел немного. Зато всё компенсировал в данный момент. Мой шалаш находился почти что в центре небольшого лагеря, растянувшегося между двух высоких узловатых деревьев с чахлой мелкой листвой. Вокруг лагеря хватало травы, но уже с порыжевшими и засыхающими макушками. В самом же лагере вся растительность была вытоптана или сорвана. Скорее последнее, сейчас, вот, вспомнил, что лежал в своём шалаше не на голой земле или какой-нибудь подстилке, вышедшей из-под станка, а на жиденькой охапке сухой травы.
Шалашей насчитал пять штук. Два из них, достаточно большие, чуть ли не бунгало по размеру, только стенки сделаны из веток, жердей и пучков травы. И практически ни одной живой души на виду, все из-за жары попрятались в шалашах.
– Ой, вы проснулись, – раздался за моей спиной девичий голос. – Надо Эльзе сказать.
Обернувшись, я увидел молодую девушку, лет семнадцати, уже другую, не ту, что вчера возле меня дежурила. Нашивки с именем на её одежде не было, в том месте виднелось пятно правильной формы, незастиранной и невыгоревшей ткани. Сорвала? Но зачем?
– Проснулся. Привет, – улыбнулся я ей. – Я Санлис, но ничуть не обижусь, если Саном станут звать.
– А я Лу.
– Лу? – удивился я. В имени её, как по мне, полно азиатчины, но внешность девушка, имела самую что ни на есть, европейскую. Может, разве что, чуть-чуть более смуглая и излишне темноглазая.
– У меня мама итальянка, а отец испанец.
– Понятно. Ну что ж, Лу, пошли вместе к Эльзе.
Бывшая охранница или наёмница клана Горч обитала в одном из бунгало, прикрытом от меня двумя шалашами. Рядом с входом дремала на большом камне ещё одна девчонка, пожалуй, даже моложе моей проводницы. От палящего солнца она прикрылась самодельным зонтиком: тонкая длинная жердь, с привязанными на макушке ветками горизонтально, и накрытые пучками травы.
– Мика, мы к госпоже Эльзе, – произнесла Лу.
– А-а? – вскинулась и, видимо, спросонья ничего не соображая. – Что случилось?
– Что там у вас? – буквально на пару секунд позже караульной раздалось из строения.
Опознав по сонному голосу свою похитительницу (причём, дважды: сначала похитила меня у моих жён, потом, у клана Горч), я громко произнёс:
– Эльза, это я!
– Санлис?!
В бунгало послышалась возня, спустя минуту, на улицу выскользнула растрёпанная Эльза, босая, в одних штанах и мятой футболке. Ботинки она прижимала к груди.
– Ты как? – первым делом спросила она.
– Хочется пить, есть и от витаминчиков не отказался бы. А так, в целом, нормально себя чувствую. Если накормите и напоите, что часика через три смогу приступить к своим обязанностям врача.
После моих слов девушка тяжело нахмурилась и отрицательно покачала головой.
– Нет у нас ничего, Санлис. Мясо ещё вчера доели, а вода осталась для раненых.
Нужно опять к реке за ней идти, – ответила она.
– М-да, – я машинально коснулся макушки и пальцем почесал изрядно отросшие волосы, – плохо. Так может, я и схожу? Не один, конечно.
Та вновь мотнула головой:
– Нет, это не обсуждается. Здесь ты единственный, кто может помочь раненым.
Без тебя найдётся, кому идти за водой и на охоту.
Я пожат плечами, потом спросил:
– Как сестра?
– Без сознания… может, посмотришь? – с надеждой спросила она.
– Посмотрю… кстати, а что мы в этих шалашах сидим, где самолёт? Или он так сильно разбился, что больше ни на что не годен?
Девушка хмыкнула, потом с сарказмом ответила:
– Ты сам-то как думаешь, на падение самолёта, железяки среагируют?
– Наверное, – сказал я и догадался, что за ответ мне будет дан.
– Вот потому мы здесь, а самолёт где-то там, – собеседница махнула рукой влево. – Мы километров пятьдесят отмахали. Чуть не умерли на такой жаре. Повезло, что после дождя было несколько часов прохладно. Совсем немного прохладно. Зато потом такая духота и парилка началась, что упали все, прямо здесь.
– И ничего не взяли с собой?
– А что мы могли прихватить? Продукты с лекарствами, в канистру слили воду, которую нашли. Немного продуктов и оружие. В основном нам пришлось нести раненых. Тебя, например.
– Извини, как-то не подумал, – развёл я руками. – Ладно, пошли к сестре, посмотрю её, потом займусь остальными, если силы останутся.
Больная лежала на тех же носилках, на которых её увезли с базы с соседнего материка. На стене шалаша висела практически пустая капельница, уходящая иголкой в левое предплечье девушки.